У стены
В центре Женевы стоят четверо серьёзных мужчин в длинных одеждах и с книгами в руках.
Ну что ж, давайте знакомиться. Первая фигура слева — Гильом Фарель, деятель швейцарской Реформации.
«Рыжий, веснушчатый, косолапый, уродливый гном. Только что начинал он говорить даже наедине с человеком – кричал, как перед толпою на площади; голос у него был, как из бочки; рыжая, козлиная бороденка тряслась; жилы на шее вздувались; брызгала слюна из толстых, отворенных, синеватых губ, и зрачки, как у хищного зверя, жутко отливали красноватым огнем.»
«Тщетно враги пытались его отравить, утопить, застрелить. «У-у, рыжий черт! В огне не горит, в воде не тонет – живуч, гадина!» – говорили они почти с суеверным ужасом.»
«Зеленоглазый горбун, с чем-то красным, точно запекшаяся кровь, на губах, он похож на вурдалака.»
«Предельно фанатичная личность», «человек могучего и вместе с тем беспощадного темперамента», «никогда не приходилось мне встречаться с более надменным и бессовестным человеком», «словно варвар врывается он со своими вооруженными приверженцами в католические церкви.»
Такие нелестные отзывы о Гильоме Фареле можно прочитать у Дмитрия Мережковского и Стефана Цвейга.
Последний добавлял, что когда вместо устранённой католической религии в Женеве возникла необходимость создать что-то новое, у Фареля не оказалось на это способностей. Фарель — бунтовщик, но не строитель; он мог вести жестокую войну против церкви, подстрекать толпу против монахов, но для создания нового движения требовался другой человек.
И им стал Жан Кальвин, вторая фигура слева, основоположник одного из главных течений протестантизма.
Жан Кальвин — личность крайне противоречивая: можно найти как положительные, так и негативные описания этого человека.
Мережковский пишет: «Маленькие дети плачут от страха, завидев на улице этот движущийся, желтой кожей обтянутый скелет в черном длинном плаще-таларе женевских проповедников, в плоском берете черного бархата, с длинной, узкой, черной, как будто приклеенной к щекам бородой и с глазами, горящими, как вставленные в пустые глазницы раскаленные угли.»
Цвейг считал, что Кальвин создал некое подобие тоталитарного государства, где царил его культ и где физическое насилие шло рука об руку с идеологической тиранией: «Он не изменит ни одного сколько-нибудь существенного слова и прежде всего не изменит самому себе, не отступит ни на один шаг назад, никому не сделает шага навстречу. Такого человека можно только разбить или же разбиться о него.»
«Кальвин не знает компромиссных решений; ему известно только одно решение — его собственное. Или все, или ничего, полная авторитарность или полная покорность.»
Цвейг сравнил лицо Кальвина с одиноким, оторванным от жизни скалистым ландшафтом, в котором нет ничего от человека: «Все, что делает жизнь плодородной, обильной, цветущей, теплой и чувственной, отсутствует в этом облике — недобром, безжалостном, аскетическом, лишенном признаков возраста. Все жестко и некрасиво, угловато и негармонично в этом мрачном продолговатом овале: узкий и суровый лоб, под которым, словно раскаленные угли, мерцают глубоко сидящие, утомленные бессонными ночами глаза, острый крючковатый нос, властно торчащий между впалыми щеками, узкий, словно ножом вырезанный рот — едва ли кто видел его смеющимся. Ни одного теплого пятна румянца нет на сухой, пепельной, увядшей коже; похоже, какая-то внутренняя лихорадка, словно вампир, высосала всю кровь щек, такие серые и впалые они, так болезненны и блеклы они, за исключением тех коротких мгновений, когда гнев воспламеняет их чахоточными пятнами. Конечно, длинная борода библейского пророка (все его ученики, рабски подражая ему, носят подобные бороды) не придает этому желчному лицу хотя бы видимость мужской силы. И эта борода, жидкая и скудная, не ниспадает могуче, окладисто, как у бога-отца, а торчит тонкими редкими пучками, словно тощий кустарник из трещин скалы.»
На Стене Реформации Жан Кальвин изображён держащим в руках открытую Библию, рукава закатаны, пальцы худые, тонкие, длинные.
Про эти руки Цвейг писал следующее: «внезапно ужасаешься, переведя взгляд ниже, увидев руки Кальвина, зловещие руки алчного человека, худые, костлявые, бесцветные руки, готовые холодно, железной хваткой, словно когтями, схватить все, что могут ухватить, и, уж коли захватили, сумеют яростно удержать своими жесткими, жадными суставами. Невозможно себе представить, чтобы эти костлявые руки когда-нибудь могли нежно держать цветок, ласкать теплое тело женщины, чтобы были хоть раз сердечно и весело протянуты навстречу другу; это руки беспощадного человека, и достаточно только на них посмотреть, чтобы почувствовать ту грандиозную и страшную силу властвования и удержания власти, исходящую от Кальвина на протяжении всей его жизни.»
И добавлял про одежду: «С самой ранней юности он постоянно одевается в безжалостное черное. Черный берет на низком лбу, то ли клобук монаха, то ли шлем ландскнехта, черная широкая, спадающая до башмаков мантия — одеяние судьи, постоянно наказывающего людей, одеяние врача, который вечно должен излечивать их души, их плоть от язв. Все черное, всегда черное, краска суровости, краска смерти и беспощадности.»
Присмотритесь к Жану Кальвину (второй слева) ещё раз и, возможно, вам на секунду покажется, что он наклонился чуть вперёд, будто у него болит что-то.
Цвейг пишет, что «мало кого из людей интеллекта так мучили всевозможнейшие телесные недуги, как Кальвина» и упоминает мигрени, боли в желудке, геморрой, колики, простуды, нервические судороги, кровоизлияния, камни в печени, карбункулы, лихорадку, ревматизм, заболевание мочевого пузыря.
«Страшна месть, которую тело приуготовило своему поработителю», — говорит Цвейг, ясно давая понять, что по его мнению все болезни Кальвина — это плата за подавление чувств, за то, что «ничто пьянящее — ни вино, ни женщины, ни искусство — его совершенно не интересует», за то, что «ни от каких божьих даров земли этот фанатичный трезвенник не получает и не желает получать удовольствий.»
Сожжение на костре испанского теолога и учёного Сервета — одно из тех событий, которые часто ставят ему в вину.
Статуя периодически становится жертвой актов вандализма. Например, в мае 2009 года вандалы облили памятник красной краской.
Третья фигура слева — Теодор де Бэз, который занял место Кальвина во главе реформированной церкви после его смерти.
Четвёртый — это Джон Нокс, про которого Цвейг скажет, что он «самый твердолобый, фанатичный, безжалостный из всех основателей церкви, стократ превосходящий своего учителя Кальвина по неумолимости и нетерпимости.»
В центре Женевы стоят четверо серьёзных мужчин в длинных одеждах и с книгами в руках…
Использованные источники информации:
Мережковский, Дмитрий. «Кальвин»;
Цвейг, Стефан. «Мария Стюарт»;
Цвейг, Стефан. «Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина».